Убийство, шоколад и рояль в кустах - Елена Миллер

Как все это странно, мой дорогой. И ты так далеко!

Что-то должно случиться совсем скоро. Видимо, Господь опять испытывает меня.

Уже начало шестого! Сил нет оставаться дома. Пойду к Марье!

Обнимаю, Глаша.»

Глафира, свернувшись калачиком, сидела в кресле и пыталась посчитать, сколько же времени назад она отправила это эмоциональное, совсем не в ее духе письмо. По всем подсчетам выходило, что произошло это много больше десяти дней назад. Придя к такому выводу, Глаша быстро встала, накинула поверх кружевной сорочки длинный темных халат и открыла входную дверь своего дома.

Верхняя улица города Скучного спала. Окна в домах были темными, уютными. Вокруг придорожных фонарей вились рои светлых мошек и мотыльков. Редко перебрёхивались сонные собаки. Было свежо и влажно.

Глафира подошла к забору, открыла тяжелую крышку почтового ящика и достала оттуда кучу цветного мусора. Торопливо перетрясла его и радостно вскрикнула – среди пестрых листов лежал узкий серый конверт. Неуважительно затолкав газеты обратно в ящик, Глаша заскочила в дом, прижимая к груди драгоценное письмо.

Сбросила халат, заскочила обратно в кресло и подвинула ближе настольную лампу. Открыла конверт, и с великим изумлением достала из него… свое собственное письмо. Развернула.

Через ее мелкие ровные строчки с описанием страшного сна, поперек листа, от края до края, широким синим маркером, было написано только одно огромное слово: «ЕДУ!»

– То есть как это, простите – «Еду!»? – сама у себя спросила Глафира. – Куда? А главное – когда?

В душе образовался окончательный сумбур. Очень захотелось позвонить Маше и рассказать ей обо всем. Но она удержалась от этого, во-первых, потому что побоялась разбудить уставшего Толика. А во-вторых, потому, что тогда пришлось бы признаться в существовании первых двух писем. И уж тогда Маша непременно бы обиделась на подругу за такую скрытность.

Промучившись наедине со своими мыслями, еще минут сорок, Глаша потушила свет, забралась под одеяло. Потом, поняв, что продрогла, собрала за хвосты и лапы всех кошек себе на грудь и под бок. Быстро согрелась от такого соседства и незаметно задремала.

…Когда будильник оглушил своим грохотом, показалось, что прошло всего несколько секунд. Но стрелки на часах показывали семь тридцать. Наступил новый день.

Нужно было подниматься.

Сбросив с себя кошек, Глаша заставила себя собраться, причесаться и выпить несколько глотков кофе. Сидя за круглым черным столом на одной ноге в виде улыбающейся головы Сатира, она поймала себя на том, что мысли ее заняты таинственными происшествиями в Усадьбе гораздо меньше, чем могло бы быть. Странное поведение Толика, его недомолвки и иносказания были очень подозрительны! Глаша снова достала серый конверт, полученный вчера, развернула свое письмо. Внимательно всмотрелась в торопливо и размашисто начерченное широким маркером слово.

Будто бы человек решил это сам для себя, и утвердительно записал: «ЕДУ!».

…Нужно было выходить из дому. К этому моменту Глафира сумела наметить план действий. Прежде чем уйти на работу в иконописную мастерскую, она должна была поглядеть на реакцию персонажей из «Шоколеди» на кровавое месиво на рояле, а потом, как бы невзначай, выпытать из Толика последние новости из Москвы, касающиеся его друга Даниила.

Утреннее сентябрьское солнце быстро прогревало остывшую за ночь улицу. День обещал быть теплым, даже жарким. Глафира, радуясь золотым лучам, легко пробежала по пыльной дороге до начала Тополиной аллеи и оттуда спустилась к Усадьбе.

У разбитого окна первого этажа, недалеко от запертого центрального входа с колоннами, уже стоял участковый уполномоченный Толик, его верный Макар и те двое «хороших ребят», имеющих подозрительно заспанный вид.

– Я пропустила что-то интересное? – Поинтересовалась Глаша, подходя к ним.

– А где твое «доброе утро, дорогой друг Толик»?

– Доброе утро, Макар! Доброе утро, мальчики! – С улыбкой поздоровалась Глаша. Потом повернулась к надувшему губы Толику и звонко чмокнула его в мягкую щеку. – Рассказывай, что случилось, дорогой друг Толик!

– Ничего. Ночь прошла спокойно. – Участковый уполномоченный повернулся к «мальчикам». – Надеюсь, рояль мимо вас не вынесли?

– Нет. – Серьезно отозвался долговязый брюнет. – Мы проверили, когда проснулись.

– Молодцы! – Едко похвалил Толик. – Вот это я называю хорошей службой!

– Рады стараться! – Без особой уверенности, нестройно откликнулись «мальчики» и переглянулись.

– Отправляйтесь в участок! – Смягчился Толик и повернулся к Глаше. – Раз уж я пошел у тебя на поводу, придется доигрывать эту ситуацию по твоим правилам. Ты сейчас поднимаешься наверх, в свой зал с сухим натюрмортом, и долго ищешь потерянный альбом. А я как будто с тобой зашел, совершенно случайно. Поглядим на реакцию этой «шоколадной» компании.

Они не спеша прошли вдоль фасада Усадьбы, остановились у боковой двери. Глафира оглянулась:

– Макар с нами не пойдет?

– Нет, справимся и без него. Я послал его в новый микрорайон, в лабораторию. Мы с ним взяли образцы крови с рояля, пусть девчата глянут, что это такое.

Участковый уполномоченный достал из кармана ключи и открыл дверь. Глаша, однако, не торопилась входить. Она помедлила, потом доверительно взяла друга под ручку:

– Толик, ты от меня ничего не скрываешь?

И тут случилось странное – круглые щеки Толика неожиданно залились совершенно девичьим густым румянцем. Глафира остолбенела – за много лет их тесной и крепкой дружбы подобное явление на лике участкового уполномоченного наблюдалось впервые!

– Ага. – Спокойно констатировала факт Глаша. – И что именно ты скрываешь?

– Ничего! – фальшиво ответил Толик и спрятал глаза в узкую блестящую щелочку.

– Толик! – металлическим голосом сказала Глаша и подняла вверх тонкую, выгнутую крылом чайки бровь.

– Ну, хорошо! – Подозрительно легко сдался участковый. – Вынуждаешь лицо при исполнении, раскрывать тайны полиции….

– То-лик!

– Видишь ли…. Три дня назад ко мне в кабинет пришла Любка Пулькина и рассказала странную историю о том, что за последние два месяца она получила несколько писем с угрозами.

– Ничего себе! – Прошептала Глафира, рука ее сама собой разжалась и выпустила из железных тисков рукав полицейского.

– Вот-вот! И я тоже так подумал! – Толик уже пришел в себя, румянец исчез с его щек без следа, глаза вновь стали круглыми и хитрыми. – Поэтому и попросил ее подтвердить чем-нибудь свое заявление.

– И что же?

– Она, как ни странно, подтвердила! Достала из сумки четыре скомканные бумажки. Это были последние письма, самые первые она долгое время выбрасывала.

– Ты прочитал их?

– Конечно, внимательно прочитал и приобщил к заявлению.

– И что же там? Не томи!

– А вот это уже не твоего ума дело! – Обиделся участковый. – Ты добровольно помогаешь полиции, или это полиция помогает тебе развлекаться?

Глаша презрительно фыркнула и вошла в дом. Толик радостно покатился за ней. Они поднялись на второй этаж и оказались в зале с натюрмортом на широком подоконнике. В комнате пахло красками и сухими цветами. У стены стояло несколько стульев, недалеко от них – большой сундук.

Толик оглядел комнату:

– Отсюда есть выход в общий коридор второго этажа, по которому мы шли вечером?

– Да. Вот эта заколоченная дверь. Она не открывается.

– Ты вчера попала в соседнюю комнату через балкон?

– Да. Иди за мной, покажу!

Глафира повернула шпингалет на балконной раме, и они вышли из комнаты. Толик тут же свесился с перил:

– Высоко!

– Да. Падать будет неприятно. Так вот, я шла по балкону и заглядывала в окна.

– Понятно! – Участковый уполномоченный прошел мимо разбитого окна соседней комнаты. Приблизился к закрытой раме Готического зала и подергал ее за ручку. Она было надежно заперта. Толик кивнул на соседний оконный проем. – А там была кровь?

– Совершенно верно!

Они прошли дальше и оказались у низкого подоконника красной комнаты.

– Угу. – Промычал участковый уполномоченный. – Так я всё себе и представлял.

С другой стороны усадьбы, во дворе со стороны музея послышался шум мотора подъехавшего автомобиля. Толик посмотрел на часы, как-то болезненно дернулся и потянул Глафиру назад к выходу:

– Пойдем! Ты должна быть на месте и искать свой альбом!

Они вернулись на исходную позицию.

Участковый уполномоченный еще раз оглядел небольшой зал, потом подошел к заколоченной двери, резко сорвал с нее прибитые крест-накрест раскрошившиеся доски. Глафира только зажмурилась на миг! Толик надавил ладонью на створки, и они с жалобным скрипом поддались. Он выглянул в открывшийся коридор, затем вышел. Постоял несколько секунд, прислушиваясь. Потом повернулся к Глаше, приложил указательный палец к своим губам, закрыл дверь с другой стороны, и наступила совершенная тишина!